«Филоксения Авраама»: библейская святыня и догматический образ

Ульянов Олег Германович

Заведующий сектором церковной археологии Центрального музея древнерусской культуры и искусства имени преподобного Андрея Рублева в публикуемой статье предлагает многостороннее рассмотрение иконографических изводов «филоксении Авраама». Автор не обходит вниманием типологию, принятую большинством исследователей, в трактовке изображения Святой Троицы, а также касается вопроса ее догматической оправданности.

Если сыновья твои будут сохранять завет Мой и откровения Мои,
которым Я научу их, то и их сыновья во веки будут сидеть на престоле твоем

(Пс. 131, 11 – Песнь восхождения паломников в Иерусалим)

Год достопамятного 150-летнего юбилея Русской Духовной Миссии в Иерусали­ме наряду с широким церковным торжеством был ознаменован долгожданным чудом. Промыслом Божиим Русской Православной Церкви наконец возвращена великая христианская святыня – Мамврийский Дуб и располагающийся близ него Троицкий монастырь в Хевроне. Примечательно, что начало долгому и тернистому пути воз­вращения этой святыни православным верующим было положено еще в 60-е годы прошлого столетия начальником Русской Миссии на Святой Земле архимандритом Антонином (Капустиным). Именно ему зимой 1868 года в результате тщательно про­думанной политики удалось приобрести в собственность Миссии участок земли с библейским древом, который со временем составил площадь в 72354,74 кв. м.¹
При покупке всего священного участка турецкая администрация наложила категорический запрет на строительство здесь церкви или монастыря. Тем не менее, в 1884 году, когда Мамврийскую святыню посетили Патриархи Никодим Иеру­салимский и Иоаким III Константинопольский в сопровождении архимандрита Антонина, два Патриарха преподали благословение: «На сем месте быть храму Божию. Да будет действенно сугубое патриаршее благословение»². Вслед за этим по всем приходам Русской Православной Церкви был организован сбор пожертвований на постройку возле Дуба православного храма. Благодаря собранным широкой право­славной общественностью средствам в 1907 году при начальнике Миссии архиманд­рите Леониде (Сенцове) началось строительство величественного трехпрестольного храма в честь Пресвятой Троицы, который был освящен в 1925 году Патриархом Дамианом в сослужении русского архиепископа Анастасия и греческого епископа Елевферопольского Анастасия³.
Появление у Мамврийского древа православной церкви было исполнено глубо­кого смысла: ведь именно на Руси с величайшим благоговением почитается как сам праздник Троицы, так и каждая связанная с ним принадлежность праздничного чина. Священное Писание, в особенности Ветхий Завет, содержит прямое свиде­тельство того, что для Бога и Его промысла о мире особую важность имеет место, где должно быть проявлено то или иное Божественное действие. Еще большей значимо­стью отмечена сакральная топография Богоявлений, одно из которых произошло около Хеврона, когда Аврааму явилась Пресвятая Троица в виде 3 странников:
И явился ему Господь у дубравы Мамре, когда он сидел при входе в шатер... Он возвел очи свои и взглянул, и вот, три мужа стоят против него (Быт. 18, 1-2).
Расположение Мамре уточняется в Писании благодаря косвенному упомина­нию Махпелы: ...поле Ефроново, которое при Махпеле, против Мамре, поле и пещера... (Быт. 23, 17; см. также 25, 9; 49, 13). В большинстве случаев Мамре известно как самостоятельное название местности, хотя ветхозаветное предание подчас отожде­ствляет Мамре с Хевроном (Быт. 35, 27), ставшим сакральным и политическим цент­ром Иудеи: Мамре, что ныне Хеврон (Быт. 23, 19)⁴.
На этой земле, которую показал ему Господь как дар его потомству навеки, Ав­раам поселился после возвращения из Египта и поставил жертвенник Богу (Быт. 13, 15-18). Именно здесь, у Хеврона (в переводе – связь, соединение), проявляется во всей полноте дар ведения Авраама посредством закрепления его союза с Богом как завета. И исполнилось слово Писания: «веровал Авраам Богу, и это вменилось ему в пра­ведность, и он наречен другом Божиим» (Иак. 2, 23).
Тема обретения утраченной падшим естеством связи с Богом получает свое раз­витие уже в трудах ранних отцов Церкви, начиная со святителя Климента Римского: «Авраам, названный другом, найден верным по своему послушанию словам Божиим»⁵. Квинтэссенция данной темы достигается преподобным Максимом Исповедником, который трактует religio как новое духовное рождение, которое «осуществил великий Авраам, и самого себя восстановив в логосе естества, и этот логос восстановив в самом себе, а поэтому возвращенный Богу и сам получивший обратно Бога»^6.
Знаменательно, что установление завета Бога с Авраамом, которому исполнилось 99 лет, сопровождалось изменением имени (Быт. 17, 5), что обусловлено изменением внутренней природы его носителя. Духовная эволюция Авраама, согласно Писанию, приходится на время его странствования из Халдеи через Харран в землю Ханаанскую. Такой маршрут в экзегетике александрийской традиции интерпретирован как путь ду­ховного восхождения от идолопоклонничества (Халдея, по Оригену) через колебания между «мнением» и «знанием» (Харран, по Филону) к «состоянию, свободному от вся­кого зла и неведения» (Ханаан, по преподобному Максиму Исповеднику)⁷.
Не случайно на момент своего поселения близ дубравы Мамре Авраам известен окружающим как «странник» (Быт. 14, 13). Данный термин приводится в масоретском тексте, где ` ibri («иври») соответствует аккадскому hapiru («изгой, странник»), применявшемуся для обозначения лиц, вышедших за пределы социума⁸. Новозавет­ная традиция прямо соотносит странничество с уподоблением Христу, сказавшему о Себе: был странником, и не приняли Меня (Мф. 25, 43). Вот почему значительная часть апостольских посланий изобилует поучениями о добродетели странноприимства: ревнуйте о странноприимстве (Рим. 12, 13), епископ должен быть... страннолюбив (1 Тим. 3, 2; Тит. 1, 8), будьте страннолюбивы друг ко другу без ропота (1 Пет. 4, 9).
В самом сознании членов раннехристианской общины всецело доминирует представление, что они не имеют постоянного пристанища в здешней жизни, а жи­вут в определенном месте лишь как «пришельцы» и «странники» (1 Пет. 2, 11). Об этом красноречиво свидетельствует надписание, которым святитель Климент Рим­ский снабдил свое Послание к Коринфянам: «Церковь Божия, живущая странницей в Риме»^9. Следует отметить, что добродетель странноприимства особенно способ­ствовала распространению христианства, как можно судить из письма императора Юлиана Отступника к верховному жрецу от 362/363 гг., где содержится призыв превзойти христиан в этой добродетели через расширение сети языческих странно­приимных домов в каждом городе¹⁰.
Между тем странничество со временем начинает осознаваться как определенная форма подвижничества, преимущественно у монашества, более того – как духовный подвиг ради постижения премудрости Божией. Со всей определенностью подобной трактовки придерживается уже преподобный Иоанн Лествичник, для которого образцом странника является Авраам: «Никто в такой мере не предавался стран­ничеству, как тот Великий, который услышал: изыди от земли твоея (Быт. 12, 1)... Господь много прославляет того, кто сделался странником по примеру сего Вели­кого»¹¹. Слово 3-е его знаменитой «Лествицы» целиком посвящено странничеству, которое характеризуется как «неведомая премудрость, необъявленное знание, путь к Божественному вожделению»¹². Столь же существенное значение странничества для духовного восхождения постулируется и преподобным Максимом Исповедником: «Посвящающий себя ведению живет пришельцем»¹³.
Таким образом, следует полагать, что Авраам через странничество обрел совер­шенное ведение и удостоился чести оказать гостеприимство Пресвятой Троице. Наиболее отчетливо постижение Авраамом высшего знания о Боге проявляется в его речи к своим гостям, когда Праотец обращается с поклоном лишь к одному из трех странников: Владыка! если я обрел благоволение пред очами Твоими, не пройди мимо раба Твоего (Быт. 18, 3). Как нами выше отмечено, благоволение Божие к Аврааму (установление завета и перемена имени на более значимое) предварило Мамврийское Богоявление, поэтому трапезу Авраама правомерно рассматривать как ответ­ный жест благодарения.
В Послании к Римлянам апостола Павла, установившего соответствие между Авраамом и Христом, сделан особый акцент на моменте наделения Праотца даром ведения: Аврааму вера вменилась в праведность. Когда вменилась?.. Не по обрезании, а до обрезания (Рим. 4, 9-10). Лишь став праведником по вере, Авраам смог принять в гости Святую Троицу, что подчас игнорируется в библейских изданиях, где упомя­нутое место из Писания (Быт. 18, 3) приводится в качестве параллели известным строкам из Послания апостола Павла к Евреям: Страннолюбия не забывайте, ибо через него некоторые, не зная(здесь и далее – подчеркивания мои. – О. У.), оказали гостеприимство Ангелам (Евр. 13, 2).
В связи с этим необходимо отметить, что апостол Павел, по данной ему премуд­рости (2 Пет. 3,15), знает на собственном примере, как через него действует Дух, от­сюда его уверенность в силе своих проповедей, нередко приводящих его слушателей к единому мнению, что боги в образе человеческом сошли к нам (Деян. 14, 11)¹⁴. Более того, обнаруживая перед аудиторией свой дар ведения, он призывает верующих приобщиться к обладанию Духом, освободившись от всего, что связано с бытием во плоти: Итак, оставляя времена неведения, Бог ныне повелевает людям всем повсю­ду покаяться (Деян. 17, 30). Речь апостола Павла в афинском ареопаге у алтаря, посвященного «неведомым богам», целиком подчинена теме ведения Бога¹⁵, поэто­му апостол Павел никак не мог подразумевать Авраама, говоря о неведении в госте­приимстве Ангелам.
Согласно толкованию преподобного Максима Исповедника, «Бог, являясь Аврааму, достигшему совершенного ведения, вразумил его... что слово о Единице включает в себя сверхсущее слово о Троице, – вот почему (Бог) явился Аврааму как три мужа, а глаголил как один»¹⁶. Ведение Авраама в том, кем на самом деле являют­ся его гости, особенно заметно тогда, когда он сам стоял подле них под деревом. И они ели (Быт. 18, 8). Дело в том, что в еврейском словоупотреблении выражение «стоять перед» имело значение «служить», чем было продиктовано, например, так называемое «исправление писцов» в масоретском тексте – «Авраам все еще стоял перед Яхве» (Быт. 18, 22) вместо исходного «Яхве все еще стоял перед Авраамом».
Именно благодаря тому обстоятельству, что Аврааму ведомы три странника, он и получает за трапезой обетование одного из них: Я опять буду у тебя в это же время (Быт. 18, 10). Тем самым трапеза благодарения, которую устраивает Авраам, приоб­ретает также мессианский характер.
Очевидно, библейская трапеза Авраама послужила прообразом иудейских куль­товых трапез, судя по устойчивой традиции позднего иудейства. В контексте нашей темы важно, что такие трапезы устраиваются при наличии не менее трех человек за столом, при этом часть хлеба остается нетронутой до окончания трапезы в знак при­сутствия Бога¹⁷. В первохристианской общине трапеза благодарения, являвшаяся единственным богослужебным праздником древнейших времен, превратилась в та­инственное предпразднование мессианской трапезы, на что указывает арамейский возглас «маранафа!» («гряди, Господи!») в конце последнего праздничного благода­рения, как это отражено в «Учении двенадцати апостолов» (Дидахе Х:6), датируемом 60-ми – 80-ми годами I века¹⁸.
Разумеется, на такой трапезе новым смыслом исполнялось каждое действие, так что традиционное благодарение над хлебом превратилось в моление о грядущем Царстве Божием в строгом соответствии четвертому прошению молитвы Господней – о хлебе насущном (будущей пище праведников)¹⁹. Это находит свое яркое выражение в одном из важнейших священнодействий, восходящих к апостольской традиции (Литургии апостола Иакова, апостола Петра и др.), которое связано с возношением Божественного хлеба при возгласе Святая святым. В сочинении святого Дионисия Ареопагита «О церковной иерархии» (III. 3,12) содержится наиболее раннее описание такого обряда: «Священноначальник, воспев священные Богодействия, священнодей­ствует Божественные Таинства, и оные освятив, выносит пред зрение и их показует», причем данный текст сопровождает схолия: «…возношение и возвышение Евлогии, (сиречь) Божественного хлеба... яко (суть) во оставление грехов и в жизнь вечную»²⁰.
Со временем из этого обряда складывается знаменитый чин о панагии, перво­начально известный как чин «возвышения укрухов (хлеба)». Своим названием чин обязан исключительно упоминанию имени «Всесвятыя Троицы» при поднятии ос­вященного хлеба, что прямо указывает на трапезу Авраама как его ветхозаветный прообраз. Именно этим вызвано распространение изображений «филоксении Авра­ама» на створках специальных сосудов-панагиаров для совершения данного чина²¹. Лишь по мере усиления Богородичного почитания (появление тропаря Бысть чрево Твое святая трапеза) прошение к «Всесвятой Богородице», которое еще в Студий­ском Уставе предписано только на вечерней трапезе вместо «Велико имя», присое­диняется при возношении святого хлеба вслед за поминанием «Всесвятой Троицы», знаменуя таким образом сложившийся чин о панагии, известный по славянским ру­кописям Иерусалимского Типикона XIV–XV веков²².
Самым ранним названием праздника трапезы является ее обозначение у апостола Павла как трапезы во имя Господне (1 Кор. 11, 20), с чем связан и отмечен­ный выше благодарственный возглас Гряди, Господи!Такое название непременно подразумевает торжественное поминание страстей Христовых: Ибо всякий раз, когда вы едите хлеб сей и пьете чашу сию, смерть Господню возвещаете, доколе Он придет (1 Кор. 11, 26). Поминальный характер трапез первохристианской общины не мог не отразиться в практике совершения Евхаристии над мощами святых мучеников. Как свидетельствует надпись на обнаруженной в 1551 году гробнице святителя Ипполита Римского, атрибутируемая совре­меннику блаженного Иеронима, «одна и та же Св. Трапеза дает та­инственную пищу и покрывает ос­танки мученика: она охраняет свя­тые мощи до пришествия Судии верховного»23.
Страницы: 1 2 3 4