Святой против Льва: чему нас учит конфликт Льва Толстого и Иоанна Кронштадского?
Елена Яковлева
В издательстве АСТ вышла книга литературного критика «РГ» Павла Басинского «Святой против Льва. Иоанн Кронштадтский и Лев Толстой: история одной вражды». История отлучения Льва Толстого от Церкви продолжает оставаться одним из самых захватывающих сюжетов. Известный писатель, историк литературы Людмила Сараскина, глава ЦНЦ «Православная энциклопедия» Сергей Кравец обсуждают, исчерпал ли сегодня себя этот конфликт.
Сергей Кравец: К моменту, когда развернулись события с отлучением Льва Толстого, Православная церковь только формально была государственной религией. Да и формальность эта утрачивалась: во второй половине XIX века, после присоединения Средней Азии, в Россию влилось очень много исламских народов. Лозунг Сергея Уварова «Православие, самодержавие, народность» был утопичным еще в момент его появления в 1833 году и никакой серьезной реакционной силы не имел в силу невыполнимости. Людей неверующих, отрицающих православие, как религию и Православную церковь как официальное учреждение, было великое множество. Реакционер и организатор травли Толстого Константин Победоносцев писал: пусть каждый верует, как хочет. Поэтому, на мой взгляд, это не конфликт двух вер или двух религиозных путей.
Случай этот особен другим — тем, что Толстой стал первым «учителем» народа. У Церкви есть предназначение — учительствовать, учить народ. И до Толстого у церковного учительства не было реального конкурента-проповедника. Толстой был первым. И реакция Церкви на него — это не реакция на человека, который «не так верит», а реакция на человека, который «не так учит».
Церковь же в это время, имея замечательных богословов, расцвет церковной науки, выдающихся ученых вроде Болотова, хорошее религиозное образование (недаром же и Владимир Соловьев, и Павел Флоренский учились в духовной академии), не имела Учителя. Иоанн Кронштадтский — последний предреволюционный Учитель от имени Церкви.
И конфликт его со Львом Толстым есть конфликт «Учителя Церкви» и учителя, который проповедует не православное учение. Мне кажется, именно этим была вызвана его острота. Павел правильно пишет: Церковь до последнего тянула с решением об отлучении. Его отлучали как ересиарха. Как учителя иного учения.
Разбирая историю с отлучением, Павел Басинский противопоставляет двух владык — «либерального» Антония Вадковского и более, ну, что ли, «сухого» Иоанникия Руднева. На самом деле, владыка Иоанникий Руднев был одним из лучших архиереев своего времени — наиболее образованных и хорошо настроенных к интеллигенции. Мы обязаны ему сохранением древнегрузинского наследия, потому что, будучи экзархом в Грузии, он прекратил русификацию Грузинской церкви и стал спасать оставшиеся памятники, письменность, монастыри. Он был человеком безукоризненным с нравственной точки зрения, очень серьезным, умным и образованным. Так что конфликт между Церковью и Львом Толстым нельзя списать на неумелые действия не очень интеллигентных иерархов.
Есть ли возможность продолжения этого конфликта сегодня? Думаю, нет. Хотя бы потому, что Церковь вряд ли способна сейчас родить Иоанна Кронштадтского, а литературное светское общество — принять авторитет кого-то, как авторитет Льва Толстого. Но какие-то последствия этого конфликта, несомненно, чувствуются и сейчас — и во взаимном недоверии, и в желании отечественного интеллигента не просто быть одним из членов Церкви, но именно учить.
Людмила Сараскина: Мне трудно согласиться с тем, что это конфликт двух учителей. Мне трудно считать учителем веры священника, который в своем дневнике просит у Бога скорейшей гибели величайшему русскому писателю, мировому гению. «Господи, не допусти Льву Толстому, еретику, превзошедшему всех еретиков, достигнуть до праздника Рождества Пресвятой Богородицы...» Такая молитва из уст православного исповедника, его многолетняя грубая брань по адресу Толстого, к художественному творчеству которого батюшка, кажется, никогда и не прикасался, ужасают. Это, в моем понимании, религиозное помрачение и фанатизм, которые не учат ни добру, ни любви. Лучше бы злая ругань о. Иоанна никогда не выходила ни из его уст, ни из-под его пера, восклицает Басинский. Но она — «вышла», громкая, безобразная, ей не было удержу, и Толстой был трижды прав, что никогда не отвечал на нее... Нельзя одновременно любить проклинаемого и проклинающего — это суждение Н. С. Лескова, ставшее эпиграфом книги, я как раз полностью разделяю.
Хочу сказать несколько слов и о другом историческом персонаже — К.П. Победоносцеве. Этот «злой колдун» (А. Блок), чиновник, при котором Россия «экономически росла, но духовно разлагалась» (о. Сергий Булгаков), свел народное просвещение к церковно-приходским школам и урокам церковного пения, полагая, что российское общество неспособно пользоваться благами образования, а подлежит только воспитанию в духе традиционного православия. Он запрещал религиозно-философские диспуты, увлечение Л. Толстым считал эпидемическим сумасшествием и вменил себе в обязанность ограждать подданных от «опасности чрезмерного образования». Жестко противился женскому образованию, допущению женщин в университеты: ничего, кроме акушерских курсов, им не полагалось. Современники не зря называли его Торквемадой — великим инквизитором, кощеем православия. Бердяев даже сравнил его с Лениным по тому, что он творил с русской культурой: запрещал, отменял, ставил препоны. Четверть века Победоносцев «подмораживал» Россию", и я думаю, что она «слиняла в три дня» (В. Розанов), во многом из-за операции «подмораживания». Бессмысленно подмораживать то, что гниет. Это серьезный урок и нашему времени, которое привыкло смотреться в зеркало прошлого.
Хотелось бы сказать и о сегодняшних отношениях интеллигенции и Церкви.
Лет 10 назад мы стали получать от Русской православной церкви очень важные сигналы, свидетельствующие, что она идет навстречу обществу. В чем это пока что выразилось? В заявлениях о православном дресс-коде, о введении в среднюю школу Основ православной культуры, об уголовной ответственности за богохульство, об организации молельных комнат в школах и вузах, о создании кафедр теологии при университетах.
Но у меня возникает вопрос: эти все нововведения мыслятся как дополнительное образование или как нечто вместо базового образования? Кажется, что именно ВМЕСТО.
Из школьной программы убрана астрономия — вместо нее молельные комнаты? Резко сокращены часы на преподавание литературы в школе. Упразднен сам предмет «русская литература» — теперь преподается предмет «русский язык и литература». Учащиеся фактически лишены возможности осмыслить культуру прошлого как почву для саморазвития. Ученик более не рассматривается как самостоятельно мыслящая личность, теперь он должен лишь воспроизводить некоторую часть полученной информации. Естественно предположить, что цель такого образования — создание потребителя, «управляемой массы». Обречен на деградацию учительский корпус, занятый подготовкой к ЕГЭ. Идет разгром гуманитарного, в частности, филологического и философского образования: сокращают прием студентов на классические отделения и на философские факультеты.
Дело Победоносцева живет и побеждает — я участвовала в полемике, где услышала и такую фразу: «...русская литература лезет не в свое дело. Она задает ненужные вопросы — есть ли Бог? Есть ли бессмертие? Мы вам давно на эти вопросы ответили, а она продолжает мутить воду».
Страницы: 1 2
