Публикуемый
текст был написан к 100-летию со дня рождения отца Иоанна
(Крестьянкина) и датирован 11 апреля 2010 года, Неделей Фоминой.
Предполагалась публикация его — и таким образом выполенение
благословения о. Иоанна — на сайте храма Живоначальной Троицы в
Троицком-Голенищеве. Но из-за технической неподготовленности сайта это
не удалось, и публикация отсрочилась почти на три года.
11 июля 2001 года в 23 ч. 15 минут раздался телефонный звонок по мобильной связи. Звонила Татьяна Сергеевна Смирнова. Она сказала, что со мной хочет поговорить о. Иоанн (Крестьянкин). Он был на отдыхе в Эстонии. И, как рассказывала позднее Татьяна Сергеевна, еще с утра он ходил по комнате, перебирал какие-то бумаги на столе и что-то искал. Весь день его не оставляла какая-то мысль. И, наконец, вечером он спросил — можно ли поговорить с о. Сергием по поводу заключения комиссии о богословских воззрениях свящ. Георгия Кочеткова. Татьяна Сергеевна нашла мой телефон в записной книжке и позвонила. О. Иоанн говорил со мной целых 45 минут, что совершенно необычно, и по мобильной связи — очень дорого.
О. Иоанн спрашивал о том, почему я был назначен Председателем комиссии, почему был выбран именно этот состав, как проходили заседания, и почему я в конце работы с Синодальной Богословской комиссией был отстранён от участия в ее работе. Он думал, что что-то изменилось на самом верху, но в конце разговора пришел к выводу, что всё остается по-прежнему.
Надо сказать, что еще в самый разгар работы в 2000 году проект заключения комиссии я с попутчиком отправил в Псково-Печерский монастырь о. Иоанну для ознакомления. О. Иоанн всё очень и очень внимательно прочел и одобрил все выводы. Окончательный экземпляр с подписями всех участников также был отправлен о. Иоанну и оставлен у него. Этот экземпляр он и искал в Эстонии, чтобы прочесть еще раз.
После окончания работы и решения Синодальной Богословской комиссии я сам ездил к о. Иоанну и нуждался в поддержке и помощи. О. Иоанн сказал, что никакого другого вывода из сочинений я и не мог сделать. Православие надо защищать в любых обстоятельствах. Если меня назначали Председателем комиссии, то, вероятно, они и не предполагали — какие могут быть выводы. И сказал очень важные слова, которые я до сих пор не выполнил: «Не надо вступать в ожесточенные сражения и открытые перепалки. Надо просто сделать так, чтобы выводы комиссии и твоё отношение можно было бы где-нибудь прочесть». Я говорю — в Интернете, на странице храма? Пришлось объяснить — что такое «Страница храма». О. Иоанн понял и подтвердил — именно так.
Но прошло уже много лет, а я только сейчас выполняю благословение старца. Я пытался сделать это и раньше, но технически это никак не получалось, такое количество страниц просто не вмещалось в нашу храмовую страницу, и она выходила из строя.
Теперь я хочу сказать об отношении кочетковцев к «правдолюбовской комиссии». У них это словосочетание является синонимом предвзятости, купленности и продажности и, конечно же, «некомпетентности»: были собраны какие-то узколобые консерваторы и зашоренные клирики, которые беспрекословно выполнили заказ из патриархии и пытались погубить свежие и чистые стремления прекрасных высокодуховных людей. Но справедливость восторжествовала, не без помощи г-жи Мадлен Олбрайт (имя этой высокопоставленной госпожи упомянуто мною вовсе не всуе, мне об этом с гордостью сказал один из последователей свящ. Георгия Кочеткова, мне бы такое и в голову не могло придти). Теперь все знают, что правота находится исключительно на стороне свящ. Георгия Кочеткова.
Напрасно они так думают и так внушают своим последователям. Это же типично ленинская тактика — дискредитировать в глазах слушателей не логические аргументы противника, а его самого как личность: унизить и опошлить, свести на нет его авторитетность. Ну и, конечно, здесь есть и «шапкозакидательство».
Хочу заверить последователей свящ. Георгия Кочеткова, что мною в 2000 году были прочитаны почти все выступления в прессе и интернете и ничто не оставлено без внимания, включая полемику, начавшуюся 27 марта этого (2010-го) года на «Русской линии». У меня есть, что сказать по этому поводу, по благословению о. Иоанна.
В полемике 2000–2001 года меня обвиняли в том, что не понятен мой ход мыслей — почему возникают такие-то, а не другие выводы. Принимаю это возражение и постараюсь на одном очень важном тексте показать весь свой ход мыслей и обоснованность выводов, но об этом ниже.
О методе работы я непременно скажу позднее. Сейчас же — только самое главное: мы всегда и во всех случаях исходили исключительно из авторского текста. Всё другое было второстепенным. И наши выводы проистекают именно из текста, к тем же самым выводам может и должен придти всякий независимый и непредвзятый читатель.
Почему я был назначен Председателем комиссии
по изучению богословия свящ. Георгия Кочеткова?
5 мая 2000 года, десять лет назад, было подписано распоряжение
Святейшего Патриарха Алексия II о создании комиссии в составе семи
человек — представителей Московской Духовной академии и Православного
Свято-Тихоновского Богословского института. Отмечаю, что не только из
представителей Свято-Тихоновского Института, как говорится в полемике от
27 марта 2010 года, но и представителей Московской Духовной академии.
До сих пор мне неизвестно — почему я стал Председателем комиссии. Со
мной этот вопрос, как и вопрос о составе комиссии, не обсуждался.по изучению богословия свящ. Георгия Кочеткова?
Какие отношения у меня были с о. Георгием Кочетковым
и его последователями до начала работы комиссии?
Я думаю, что вопрос об отношении к кочетковцам довольно важен, поэтому отвечу подробнее.и его последователями до начала работы комиссии?
В 1974 году осенью я стал иподиаконом Святейшего Патриарха Пимена и был таковым до августа 1978 года. Вот тогда-то на службах я начал замечать лица двух постоянных прихожан Патриаршего Богоявленского собора — будущего свящ. Георгия Кочеткова и А. М. Копировского. Они стояли, чаще всего, в северном крыле храма. Меня с ними никто не познакомил, но я знал, что это знакомые нашего старшего иподиакона — Сергия Соколова (впоследствии епископа Новосибирского). Так мне и не приходилось с ними общаться, но я всегда относился к ним доброжелательно.
После окончания Академии знакомые наших знакомых устроили моё выступление при музее Древнерусского искусства им. преп. Андрея Рублева. А. М. Копировский подарил мне после выступления (об иконографии и песнопении «О Тебе радуется») медаль с силуэтом Спасского собора Андроникова монастыря. Отношения были при этом вполне доброжелательные.
Я никак не общался после этого с Георгием и Александром, потому что наши пути не пересекались: я 11 лет служил диаконом в Николо-Хамовническом храме и писал работу о Великом каноне св. Андрея Критского.
Не помню, в каком году была встреча представителей московского духовенства с Георгием Кочетковым, А. М. Копировским и их последователями. Позвали и меня. Я сидел вместе с московскими батюшками и слушал их выступления. Когда предложили и мне выступить, я тоже выступил и сказал о ценности сохранения традиций (не только святоотеческих, но и просто отеческих, т. е. «отцовских». Даже употребил слово «безотцовщина»). Мое выступление было не по указке сверху, а выражением того, что я думаю. Так я поступаю всегда во всех обстоятельствах, как поступали мои отцы и деды, оставаясь верны истине (это слово является синонимом древнего слова «правда») даже до смерти. Поэтому словоупотребление «правдолюбовская комиссия» для тех, кто знает Правдолюбовых, носит совершенно противоположный тому, что вкладывают в него кочетковцы, характер. Достаточно заглянуть в Православный церковный календарь и найти четверых Новомучеников и исповедников с этой фамилией: отца и трех его сыновей.
Когда закончились выступления и все встали, кто-то из кочетковцев сказал: «Ну ладно, пусть так говорили все, но о. Сергий Правдолюбов пусть скажет — правы мы или не правы?» И вот тут я перед всеми четко выразил свою позицию, не скрываясь и не таясь сказал: «Если мои воззрения и реформы входят в противоречие со всею Церковью, я бы оставил все свои личные воззрения и остался бы в единстве с Церковью». Здесь не было никакого приспособленчества — данная позиция является осознанно моей, я и сейчас так же считаю.
Далее произошло действие с моей стороны совсем не дипломатическое: Православное московское духовенство удалилось за кулисы, а я спустился в противоположную сторону — к кочетковцам вниз, в зал, и беседовал с ними какое-то время.
Когда случились события с о. Михаилом Дубовицким, кто-то из кочетковцев принес мне видеокассету с записью событий, сделанной самими сторонниками о. Георгия, без купюр и прикрас, без акцентов, которые могли быть сделанными противоположной стороной. Я просмотрел и пришел в ужас. Люди настолько отошли от адекватного восприятия событий, что стали делать совершенно неразумные вещи, выходящие за рамки обычного хода событий, понятного всем. Можно понять, что на горячую голову, в цейтноте, можно сделать неверный шаг. Во время аварии счет идет не только на секунды, но и на миллисекунды: одно неверное движение рук, находящихся на руле, и человек может погибнуть. Я специально засек время размышлений, которое Бог даровал кочетковцам, — это целых 20 минут после приезда Копировского. Тут и помолиться можно было успеть, и принять правильное решение: отпустить Дубовицкого в облачении в Патриархию — пусть сами убедятся, что не может обычный батюшка ездить в трамвае и троллейбусе в полном священническом облачении.
Через неделю меня попросили вернуть кассету, видимо, поняли, что этот объективный материал работает против них самих. Фильм, сделанный Сретенским монастырем, я до настоящего времени так и не увидел.
