Иерей Павел Адельгейм.
Вступительное слово
Своими глазами, сердцем, душою, разумением.
Пятьдесят лет священнослужения отца Павла Адельгейма — это годы
скорбей, потерь и лишений. Но и радости. «В мире будете иметь скорбь; но
мужайтесь: Я победил мир» (Ин 16:33) — сказал Господь и заповедовал
радоваться: «и радость ваша будет совершенна» (Ин 15:11).Та радость, которая возможна только в спасительном предстоянии перед Богом, — Истины, Правды и Церкви Его ради, ибо сказано: «иго Мое благо и бремя Мое легко» (Мф 11:30). Христос для мира непобедим и ему неподвластен, каким бы страшным и нелепым этот мир ни казался, — в этом, пожалуй, главный вывод по прочтении книги отца Павла «Своими глазами». 35 лет пролежала она под спудом, почти забытой, как свидетельство о том, что, кажется, и быльем поросло, но вот, неожиданно для самого автора попросилась на свет.
Призвание к служению о. Павел ощутил еще в отрочестве, когда начал помогать теперь прославленному церковью старцу Севастиану в Казахстане, где жил со ссыльной матерью. И с тех первых шагов со старцем по нескончаемым дорогам широко разбросанного прихода это призвание звучит в нем не ослабевая, обрастая обертонами новых смыслов, открывая всю глубину Божьего замысла о человеке. В разные годы служения священника лишали свободы, здоровья, семьи. Потом — построенного храма, созданной школы, одного за другим двух приходов. Таковы плоды правдоискательства, которые на протяжении веков мало в чем изменились, разве что в деталях.
В 30 лет он был арестован по «антисоветской» статье и неправедно осужден. Но именно в лишениях открылся ему метод осознания действительности, прежде всего — церковной. Суть метода — в аналитическом сопоставлении существующих законов и реальной действительности. Казалось бы, дело совсем бесперспективное в государстве, само существование которого началось с произвола и беззакония, где Произвол давно следует писать с большой буквы и где к нему привыкли, как к погодному явлению. Где, наконец, только Произвол и умеет уважать себя заставить, а закон вызывает смех, хоть и не без горечи: «закон — что дышло, куда повернул — туда и вышло», «закон — тайга, а прокурор — медведь», «законы святы, да судьи супостаты». А если вспомнить замечание Гоголя, что в России всегда были две беды — дураки и дороги, то пословица «дуракам закон не писан» зазвучит особенно красноречиво. Так стоит ли уделять столь пристальное внимание закону там, где он попирается на каждом шагу? Тем не менее, именно анализ и сопоставление, то есть в данном случае сопоставление законов и постановлений о церкви, принятых в советском государстве, с церковной практикой 70-х годов открывает истинное, исторически уникальное и, по сути, трагическое положение церкви, а точнее, если уж быть точным до конца, Московской патриархии (МП), в котором она тогда оказалась.
Страницы книги «Своими глазами» писались в тяжкие для Церкви времена, в середине тех самых 70-х. Но когда они были легкими? Вопрос риторический, прежде всего, потому, что у Церкви Христовой не было и — приходится признать и это — не может быть легких времен, как не было их у тех, кто стояние за Правду и Истину принял как крест и призвание. Спаситель Сам определил Церковь как форму Своего присутствия на земле и в словах, обращенных к Апостолу, предрек ее эсхатологическую судьбу: «Ты — Петр, и на сем камне Я Создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее» (Мф 16:18). Не одолеют воистину. Но попытки одолеть, начавшиеся еще во дни Страстей Господних, не прекращались никогда: огнем, мечом, ложью, лукавством, лестью, угрозами и посулами, извне и изнутри — через семена лицемерия и стяжательства земных благ. Сколько крови, сколько страданий! Но и — сколько ликующих побед, свидетельствующих непреложность слова Божия. Подтверждение тому — жизнь и труды священника Павла Адельгейма, участника, свидетеля и летописца последних церковных времен, вместивших в себя годы борьбы с церковью двух государств — атеистического и уже провозгласившего православие едва ли не официальной идеологией. Как показывает жизнь, погибельно то и другое. Такова уж природа государства с его утилитарнопотребительским отношением к людям, как к полезным ископаемым, будь то плоды человеческой деятельности — общественной, научной, художественно-творческой, или сам человек во всей его земной полноте, с его работой, семьей, надеждами, радостями, прозрениями. Но государству, как Старухе из пушкинской сказки, мало власти над человеком, рано или поздно оно захочет, чтобы и Святой Дух был у него на посылках. Государство всегда было и будет готово признать любого бога на условиях служения этого бога ему, государству. Дилемма все та же: мораль и целесообразность, между которыми пролегла обжигающая черта противостояния Божиих Заповедей соблазнам и требованиям князя мира сего.
Захватив власть и поставив себе целью полное уничтожение церкви в России, большевики начали с уничтожения физического — казней, часто зверски-изощренных, изъятия ценностей, или, проще говоря, грабежа, изгнания из храмов, монастырей, уничтожения святынь. Но, как ни старались они выполнить ленинский завет «расстрелять как можно быстрее и как можно больше священников», антицерковный блицкриг не удался, потребовалась осада. И церкви были предложены условия существования: всецелое реальное подчинение государству при законодательно декларированном от этого государства отделении. Потребовался иерарх, который, согласился бы возглавить на этих условиях церковь. Один за другим отпали и фактически были уничтожены три возможных преемника, названные патриархом Тихоном: митрополиты Кирилл (Смирнов), Петр (Крутицкий) и Агафангел (Преображенский). На условия властей согласился митрополит Сергий (Страгородский), с именем которого и связано начало Великого Компромисса — подписание известной Декларации 1927 года.
Разумеется, и у него, как и у трех вышеназванных иерархов, был личный выбор. Но — и об этом нельзя забывать — был ли он у Московской Патриархии? Совершенно ясно, что не будь митрополита Сергия, нашелся бы другой, пятый, десятый. Выбор мученичества всегда исключительно личный и не может быть выбором организации. Теоретически государство могло бы ее попросту упразднить, но, как образно замечает о. Павел, советское государство терпит инородное тело церкви в своем организме, как вставной глаз: «Он бесполезен, но лицо без него выглядит слишком свирепо». Перейдя границы допустимого, компромисс стал гибельным: «Своими руками Московская Патриархия надела себе на шею петлю, в которой сегодня задыхается», — пишет автор. Мы не увидим ее конца, корабль будет тонуть не сразу, но он уже терпит бедствие. Возможно ли обновление? На вопрос о спасении Иисус ответил: «Невозможное человекам возможно Богу» (Лк 18:27). Но это уже пути Господни, которые для нас неисповедимы и до времени скрыты.
Свидетельское повествование «Своими глазами» — живой срез церковного бытия времен еще насквозь советских, когда, в отличие от нынешних бархатных, ежовые рукавицы, в коих государство держало церковь, были еще крепки и колючи. Повествование в основной своей части ограничено пределами Ташкентской епархии, где о. Павел начал свое служение. «Жизнь в других варьируется, — пишет он, — но, в принципе, положение одинаково. Я пишу, как понял, увидел, почувствовал».
Сегодня тем, чья церковная жизнь началась после поворотной для РПЦ даты — 1000-летия крещения Руси, — трудно представить, что церковью, даже внутренней ее жизнью, правили атеисты по должности — уполномоченные при органах государственной власти всех уровней. Тогда в Узбекистане «советские уполномоченные по религии ставятся из сотрудников ЧК, ГПУ, НКВД, КГБ, то есть представляют самую консервативную и косную часть чиновничьего аппарата, привыкшую к сталинским методам руководства. Уполномоченный по Узбекистану Рузме- тов — бывший Председатель Ташкентского КГБ, затем прокурор Узбекистана, смещенный за провинности в уполномоченные. Его заместитель Кривошеев — чекист. Бухарский уполномоченный Шамсутдинов — чекист. Ферганский Рахимов — чекист. Они мыслят не правовыми и моральными категориями, они руководствуются принципами вреда и пользы государству».
Церковь, служа Богу, оказалась как организация в полном услужении у безбожной власти. Ах, кабы знать, о чем думал митрополит, а потом патриарх Сергий, читая: «Никто не может служить двум господам: ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному станет усердствовать, а о другом нера- деть. Не можете служить Богу и маммоне!» (Мф 6:24). Отгородив церковь от общественной жизни, государство превратило ее в дойную корову: приходские доходы, собранные по крупицам нашими бабушками и матерями, поступали через епархиальные управления в МП, а та львиную их долю переводила в так называемый Фонд Мира, средства которого шли на поддержание прокоммунистических, то есть опять же атеистических режимов, заговоров, партий и движений. А руководство МП получало за это государственные награды. Так патриарх (1945—1970) Алексий Симанский «... за деятельность в борьбе за мир награжден 4 орденами Трудового Красного Знамени, медалями СССР и многими иностранными орденами»1. У его преемника патриарха Пимена (Извекова) три таких же ордена. Следующий, еще будучи митрополитом, успел получить только одно «Красное Знамя», но там скончался СССР, родилось новое государство, а с ним и новые награды, коих у нового Святейшего полный набор.
А вот еще один замечательный пример единения правящей партии и МП. После высылки из страны Александра Солженицына в 1974 году митрополит Таллинский и Эстонский Алексий (Ридигер), потом патриарх Алексий II, писал: «Мера, примененная к А. Солженицыну Президиумом Верховного Совета СССР о лишении его гражданства СССР, является вполне правильной и даже гуманной и отвечает воле всего нашего народа, о чем свидетельствует реакция советских людей на решение Президиума Верховного Совета. Церковные люди полностью одобряют это решение и считают, что к А. Солженицыну и ему подобным применимы слова апостола Иоанна Богослова „Они вышли от нас, но не были наши“ (1 Ин 2:19)»2. К слову, А. И. Солженицын отказался от высшего ордена новой России, «Андрея Первозванного», зато патриарх стал первым его кавалером.
Пользуясь правом регистрации, власть через уполномоченных решала не только судьбу клириков, достойных, или, с ее точки зрения, не достойных окормлять паству, но и насильно насаждала угодных ей членов выборных органов в приходах, — опять же в интересах государства и официальной идеологии. В высшей степени красноречив случай, описанный о. Павлом, когда отчаявшиеся верующие в Душанбе просят убрать пьяницу-свя- щенника, позорящего свой сан. Все обращения тщетны: архиерей кивает на уполномоченного, уполномоченный на архиерея. Дошли до секретаря горкома партии:
« — Что вы от меня хотите? Чтобы я помог вам избавиться от пьяницы-попа?
— Да, да, — обрадовались верующие. — Помогите нам!
— Да меня за это из партии выгонят!
И, увидев вытянувшиеся лица и удивленные глаза, пояснил:
— В Душанбе сотни агитаторов-атеистов. Они обходятся государству в копеечку. Для атеистической пропаганды от Кар- тавцева больше пользы, чем от них всех вместе взятых. Они работают с неверующими, Картавцев — с верующими. Они работают языком, Картавцев — личным примером. Они — на государственных харчах, он — за счет вас, верующих. И вы хотите, чтобы я отказался от такого ценного сотрудника?
Верующие ушли, понурив головы».
Нечего было и думать не только о публикации, но даже са- миздатском тиражировании книги во времена ее написания, что кончилось бы не только новым сроком для автора, но и Бог весть каким числом сроков для тех, у кого текст книги был бы обнаружен соответствующими госорганами. Публикация вполне могла состояться в конце 80-х — 90-х, когда открылись «шлюзы» и потоки лежащей под спудом совестливой, в том числе религиозной, литературы хлынули в читающее пространство. Однако автор — разумеется, не случайно — решил опубликовать книгу именно сейчас, после двадцати лет церковной свободы. Думается, причин здесь несколько, они исчерпывающе изложены в новом, написанном к этому изданию авторском предисловии. Но все вместе они определяют сегодняшнее новое качество отношений в извечной триаде Государство—Человек—Церковь, где Христос нужен как эмблема, символ, как знак на флаге, но только не как Сын Бога Живого.
Аналитический метод сопоставления закона и действительности, или, можно сказать, идеала и реальности, отец Павел применил и в другой своей книге, поздней по написанию, но ранней по изданию, название которой говорит само за себя: «Догмат о Церкви в канонах и практике» (2002 год). И здесь речь о произволе, но уже архиерейском, попирающем не просто законы, но вековые каноны Церкви Христовой, основанных на Священном Писании и установлениях Вселенских Соборов. Не мудрено, что с одной стороны книга вызвала яростное неприятие правящего Псковского архиерея (хотя и без опровержения приведенных фактов), а с другой — массу живых откликов со всей России, из тех болевых точек, которых коснулся автор.
Когда-то первосвященники увидели в личности Христа угрозу своему благополучию и руками Пилата, то есть государства, убили Его. В советские времена в Нем видело угрозу государство атеистическое. Теперь, когда на место ложных политических идеалов пришел материальный интерес, в Нем с Его «мир Меня ненавидит, потому что Я свидетельствую о нем, что дела его злы» (Ин 7:7), — видят угрозу все, кто собственное благополучие, а значит, возможность влиять и властвовать, поставил превыше всего.
Но по-прежнему звучит призыв Христов, обращенный к богатому юноше: «если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи и следуй за Мною» (Мф 19:21). Тогда юноша отошел с печалью. Нынешние архиереи отходят с раздражением на любого, кто осмелится свидетельствовать.
Нам, прихожанам отца Павла, хорошо известна вдохновляющая, проникновенная сила его проповеди, живого пастырского слова. Но слово это не теряет силу и в статьях, выступлениях, книгах, множестве постоянных публикаций.
В последнее время у него появилась и довольно обширная Интернет-аудитория на его странице в «Живом журнале», — новая форма диалога священника с паствой, начатого им полвека назад. Приведу запись в «Журнале» одного из посетителей, имеющую отношение к нашей теме: «Власть архиерея в церкви — это примерно то, что сказал Людовик XIV: „Государство — это Я!“ — чем и вошел в историю. То есть архиерей сам по себе является источником власти и права, следовательно, всякие уставы и канонические правила бессмысленны. Это очень похоже на армейский юмор: „1. Начальник всегда прав.
2. Если начальник неправ, смотри п. 1“. Вот, примерно к этому, с заменой слова „начальник11, на слово „архиерей“, можно свести весь устав.
Но когда власть архиерея столь соблазнительна, то. дальше итак понятно. Сможет ли РПЦ осознать эту проблему, вот в чем вопрос?»3
Вопрос действительно пока остается открытым. Но жизнь нуждается в идеалах, и нельзя о них забывать: у каждого человека должно быть что-то, за что не жалко умереть. Как кораблю, чтобы не сбиться с пути, необходимо сверять курс по звездам, так и Церковь в земной своей ипостаси неизбежно будет обновляться, очищаться через Христа и Евангелие. И тех Его учеников, кто на призыв «иди за Мной» откликается «всем сердцем, душою, разумением» (Мф 22:37).
Виктор Яковлев.
Комментариев нет:
Отправить комментарий