Каширина Ксения, Посашко Валерия
Награжденный двумя орденами Ленина, он отказался исполнять роль
Владимира Ильича. Будучи одним из популярнейших героев советского
экрана, он всю жизнь оставался верующим человеком. Народный артист СССР Алексей Баталов
— о том, что значило верить в те времена, когда за это человек мог
поплатиться всем, и о том, с чем он не мог бы справиться без веры
сегодня.Время выбора
— В те времена думающему человеку действительно было сложно оставаться неверующим. Сложно было всем и порой страшно...Наверное, страшно было и отказываться от роли Ленина? Немыслимое ведь дело... Как случилась эта история?
— Никому и в голову не могло прийти, что я, актер Московского художественного театра, — не комсомолец, не член партии (а в партию я никогда в жизни не вступал). Поэтому и случился этот «ленинградский казус», когда я отказался играть Ленина.
Дело было так. Я в то время работал на Ленфильме, снимался у Хейфица*. Иду как-то по коридору студии, подбегает ко мне помощник одного режиссера. Очень радостный сам и явно хочет обрадовать меня. «Поздравляю, ты будешь играть Ленина в молодости!» В ответ я с ходу выпалил: «Ты с ума сошел? Я ни за что не буду его играть!» Развернулся и ушел. Вечером об этом говорил весь Ленфильм. Хейфицу звонил Юрий Герман**, объяснял, что я ненормальный. Он же потом и выручил меня на ближайшем художественном совете. Посередине чьего-то выступления он вдруг во весь голос говорит: «Нет, это кошмар какой-то! Кто придумал Баталова в роли Ленина снимать? Вы что, пародию хотите сделать? Худой, длинный, с большим носом — это Владимир Ильич?! Кто это придумал?!» А Хейфиц ему подыграл, сказав: «Юрий Павлович, вы, наверное, ошиблись». — «Я не ошибся, вы, режиссеры, ничего не понимаете!». И совет попался на эту удочку. Все загалдели, зашумели, и моя кандидатура была снята с этой незавидной для меня роли. Не знаю, чем могло все это кончиться, если бы не помощь Хейфица и Германа...
— Вопрос для Вас был принципиальным?
— Я просто не мог играть этих вождей, извергов, помня о маме, у которой почти всю семью посадили. Мои дедушка и бабушка, врачи, были репрессированы в 1938 году. Это были замечательные, добрейшие люди, двери их дома всегда были открыты. Дедушка умер во Владимирской тюрьме, а бабушка провела в лагерях десять лет.
— Вас ведь с детства окружали известные «неблагонадежные» люди?
— Я с пятилетнего возраста рос в семье писателя Виктора Ардова, а у него собирались все кто можно, а точнее — кто нельзя. Пастернак читал главы из «Доктора Живаго», а прямо под окнами, не скрываясь и не стесняясь, стоял человек, который подслушивал и что-то записывал. Анна Ахматова, которая во время поездок в Москву всегда жила у нас, по телефону говорила только «да» и «нет». И больше ни одного слова. Конечно, все наши телефоны прослушивались. И, кстати, даже после смерти Анны Андреевны, когда ее отпевали и хоронили, вокруг храма стояла милиция. Человека, который снимал отпевание на камеру, понизили в должности. А люди всё равно приходили, всё равно стояла очередь проститься с ней.
Такое было сложное время. Молодые люди сейчас этого не знают, но после войны по приказу Сталина из Москвы выселяли военных инвалидов, калек. И неважно, сколько у него медалей за отвагу. Ноги нет — портишь облик столицы. Убирайся на периферию. Я не мог играть кого-то из этих «руководителей».
Тайком на Пасху
— Ваш брат, Михаил Ардов в то сложное время, в 60-е годы, служил иподьяконом, а в 1980-м году был рукоположен во иереи...
— Да, мой младший брат тоже с малолетства ходил в храм и впоследствии стал священником — служит сейчас в храме на Головинском кладбище. Для него это было естественным шагом.
— Ваш приход к вере связан с семейной традицией?
— Мне трудно сказать, когда конкретно я пришел к вере. Еще в детстве самым счастливым для меня днем был не день рождения и не Новый год, а Пасха. Этот праздник вся большая актерская семья Баталовых всегда отмечала у бабушки.
И это был невероятный день! Во-первых, я оставался ночевать у бабушки. Во-вторых, мне разрешалось не ложиться спать всю ночь. Я мог тихонечко отщипывать маленькие кусочки пасхи, пробовать кулич. Это было настоящее, неподдельное детское счастье. Я этого никогда не забуду.
— Ваша юность — обычное время сомнения, формирования мировоззрения — пришлась на войну...
— Да, мне было 13 лет, когда началась война. В разных деревнях, куда приезжала наша семья на поселения, почти все люди были верующими. И о Православии мне не просто рассказывали — я жил в окружении верующих людей и общался с ними. Хотя сам долгое время не знал ничего по поводу своего крещения — крещен я или нет. И представьте себе, когда я стал повзрослее и когда умер мой дядя Николай, я припомнил, как моя бабушка всегда говорила перед его приездом: «Крестненький придет». И тогда я понял, что дядя Коля был моим крестным! Но глубокое осознание себя православным христианином произошло позже.
— У Вас были «проводники» на этом пути?
— Я многим обязан архиепископу Киприану (Зернову). Он почти 40 лет был настоятелем храма иконы Божьей Матери «Всех скорбящих Радость», что на Ордынке. Впервые на пасхальную службу я попал еще школьником, именно благодаря ему — я вообще сейчас вспоминаю и понимаю, что все значимые события в моей церковной жизни связаны с праздником Пасхи.
— Как Вам это удалось? Школьников-то уж точно не пускали в храмы.
— Конечно, у церквей выставляли охрану, «дозор», и следили, чтобы молодежь не ходила молиться. Я помню, как возле нашего храма — Всех скорбящих Радость на Ордынке — стояли пионеры и следили. Даже крестный ход разрешали только на территории храма — он выходил из одной двери в другую, а пионерам и комсомольцам как раз в ограду церковную входить было нельзя. А мне б хотя бы до забора было пройти! Поэтому мы шли с мамой, и я говорил, что ее провожаю.
А в тот день отец Киприан, который был хорошо знаком с нашей семьей, сказал мне прийти задолго до начала богослужения, чтобы меня не увидели доносчики.
Когда я пришел, он провел меня в свою комнатку, находившуюся прямо в здании храма и имевшую внутренний балкончик. С этого балкона я и наблюдал всю службу. Первый раз в жизни я увидел пасхальную службу всю целиком, от начала до конца, и был потрясен.
Алексей Баталов и Виктор Ардов, 1964 г. Фото ИТАР-ТАССВ обители милосердия
— На Вашу жизнь в Церкви, на Ваше становление как христианина оказали влияние еще какие-то яркие личности?
— Вообще, вспоминая о своем пути веры, я должен прежде всего говорить о тех людях, чья судьба стала частью и моей судьбы, моей жизни...
После смерти в 1987 году владыки Киприана настоятелем храма «Всех скорбящих Радость» стал протоиерей Борис Гузняков. Это феноменальный человек! Более невероятного, более чистого человека я не знаю. Он был действительно святой — даже точно предсказал день своей смерти. Отец Борис, так же, как и владыка Киприан, сильно повлиял на меня.
Он жил в домике недалеко от храма и по секрету, втайне собирал в подвале этого домика вещи для бедных людей. Ему приносили, кто что мог. Кто ботинки, кто одеяло заштопанное. Туда приходили старушки — я помню, как они ходили в пакетах на ногах, чтоб не замочить ног, сапог не было, видно, — приходили и брали кто что: кто калоши, кто — еще что-нибудь. А потом там, в этом же подвальном помещении, скрываясь от государства, стали заседать члены вновь организованного Общества Марфо-Мариинской обители милосердия. И я — когда, как говорится, мозги встали на место, когда повзрослел — был среди этих людей.
Сейчас Марфо-Мариинское благотворительное общество — это серьезная и известная организация, помогающая сотням бедных и болящих людей. А тогда, в 1980-х, именно отец Борис стал у истоков ее возрождения.
Страницы: 1 2
Комментариев нет:
Отправить комментарий