Иерей Павел Адельгейм.
Вступительное слово
Своими глазами, сердцем, душою, разумением.

Пятьдесят лет священнослужения отца Павла Адельгейма — это годы
скорбей, потерь и лишений. Но и радости. «В мире будете иметь скорбь; но
мужайтесь: Я победил мир» (Ин 16:33) — сказал Господь и заповедовал
радоваться: «и радость ваша будет совершенна» (Ин 15:11).
Та радость, которая возможна только в спасительном предстоянии перед
Богом, — Истины, Правды и Церкви Его ради, ибо сказано: «иго Мое благо и
бремя Мое легко» (Мф 11:30). Христос для мира непобедим и ему
неподвластен, каким бы страшным и нелепым этот мир ни казался, — в
этом, пожалуй, главный вывод по прочтении книги отца Павла «Своими
глазами». 35 лет пролежала она под спудом, почти забытой, как
свидетельство о том, что, кажется, и быльем поросло, но вот, неожиданно
для самого автора попросилась на свет.
Призвание к служению о. Павел ощутил еще в отрочестве, когда начал
помогать теперь прославленному церковью старцу Севастиану в Казахстане,
где жил со ссыльной матерью. И с тех первых шагов со старцем по
нескончаемым дорогам широко разбросанного прихода это призвание звучит в
нем не ослабевая, обрастая обертонами новых смыслов, открывая всю
глубину Божьего замысла о человеке. В разные годы служения священника л
ишали
свободы, здоровья, семьи. Потом — построенного храма, созданной школы,
одного за другим двух приходов. Таковы плоды правдоискательства, которые
на протяжении веков мало в чем изменились, разве что в деталях.
В 30 лет он был арестован по «антисоветской» статье и неправедно
осужден. Но именно в лишениях открылся ему метод осознания
действительности, прежде всего — церковной. Суть метода — в
аналитическом сопоставлении существующих законов и реальной
действительности. Казалось бы, дело совсем бесперспективное в
государстве, само существование которого началось с произвола и
беззакония, где Произвол давно следует писать с большой буквы и где к
нему привыкли, как к погодному явлению. Где, наконец, только Произвол и
умеет уважать себя заставить, а закон вызывает смех, хоть и не без
горечи: «закон — что дышло, куда повернул — туда и вышло», «закон —
тайга, а прокурор — медведь», «законы святы, да судьи супостаты». А если
вспомнить замечание Гоголя, что в России всегда были две беды — дураки и
дороги, то пословица «дуракам закон не писан» зазвучит особенно
красноречиво. Так стоит ли уделять столь пристальное внимание закону
там, где он попирается на каждом шагу? Тем не менее, именно анализ и
сопоставление, то есть в данном случае сопоставление законов и
постановлений о церкви, принятых в советском государстве, с церковной
практикой 70-х годов открывает истинное, исторически уникальное и, по
сути, трагическое положение церкви, а точнее, если уж быть точным до
конца, Московской патриархии (МП), в котором она тогда оказалась.
Страницы книги «Своими глазами» писались в тяжкие для Церкви времена,
в середине тех самых 70-х. Но когда они были легкими? Вопрос
риторический, прежде всего, потому, что у Церкви Христовой не было и —
приходится признать и это — не может быть легких времен, как не было их у
тех, кто стояние за Правду и Истину принял как крест и призвание.
Спаситель Сам определил Церковь как форму Своего присутствия на земле и в
словах, обращенных к Апостолу, предрек ее эсхатологическую судьбу: «Ты
— Петр, и на сем камне Я Создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее»
(Мф 16:18). Не одолеют воистину. Но попытки одолеть, начавшиеся еще во
дни Страстей Господних, не прекращались никогда: огнем, мечом, ложью,
лукавством, лестью, угрозами и посулами, извне и изнутри — через семена
лицемерия и стяжательства земных благ. Сколько крови, сколько
страданий! Но и — сколько ликующих побед, свидетельствующих
непреложность слова Божия. Подтверждение тому — жизнь и труды священника
Павла Адельгейма, участника, свидетеля и летописца последних церковных
времен, вместивших в себя годы борьбы с церковью двух государств —
атеистического и уже провозгласившего православие едва ли не
официальной идеологией. Как показывает жизнь, погибельно то и другое.
Такова уж природа государства с его утилитарнопотребительским
отношением к людям, как к полезным ископаемым, будь то плоды
человеческой деятельности — общественной, научной,
художественно-творческой, или сам человек во всей его земной полноте, с
его работой, семьей, надеждами, радостями, прозрениями. Но государству,
как Старухе из пушкинской сказки, мало власти над человеком, рано или
поздно оно захочет, чтобы и Святой Дух был у него на посылках.
Государство всегда было и будет готово признать любого бога на
условиях служения этого бога ему, государству. Дилемма все та же:
мораль и целесообразность, между которыми пролегла обжигающая черта
противостояния Божиих Заповедей соблазнам и требованиям князя мира сего.
Захватив власть и поставив себе целью полное уничтожение церкви в
России, большевики начали с уничтожения физического — казней, часто
зверски-изощренных, изъятия ценностей, или, проще говоря, грабежа,
изгнания из храмов, монастырей, уничтожения святынь. Но, как ни
старались они выполнить ленинский завет «расстрелять как можно быстрее и
как можно больше священников», антицерковный блицкриг не удался,
потребовалась осада. И церкви были предложены условия существования:
всецелое реальное подчинение государству при законодательно
декларированном от этого государства отделении. Потребовался иерарх,
который, согласился бы возглавить на этих условиях церковь. Один за
другим отпали и фактически были уничтожены три возможных преемника,
названные патриархом Тихоном: митрополиты Кирилл (Смирнов), Петр
(Крутицкий) и Агафангел (Преображенский). На условия властей согласился
митрополит Сергий (Страгородский), с именем которого и связано начало
Великого Компромисса — подписание известной Декларации 1927 года.
Разумеется, и у него, как и у трех вышеназванных иерархов, был личный
выбор. Но — и об этом нельзя забывать — был ли он у Московской
Патриархии? Совершенно ясно, что не будь митрополита Сергия, нашелся бы
другой, пятый, десятый. Выбор мученичества всегда исключительно личный и
не может быть выбором организации. Теоретически государство могло бы
ее попросту упразднить, но, как образно замечает о. Павел, советское
государство терпит инородное тело церкви в своем организме, как вставной
глаз: «Он бесполезен, но лицо без него выглядит слишком свирепо».
Перейдя границы допустимого, компромисс стал гибельным: «Своими руками
Московская Патриархия надела себе на шею петлю, в которой сегодня
задыхается», — пишет автор. Мы не увидим ее конца, корабль будет тонуть
не сразу, но он уже терпит бедствие. Возможно ли обновление? На вопрос о
спасении Иисус ответил: «Невозможное человекам возможно Богу» (Лк
18:27). Но это уже пути Господни, которые для нас неисповедимы и до
времени скрыты.
Свидетельское повествование «Своими глазами» — живой срез церковного
бытия времен еще насквозь советских, когда, в отличие от нынешних
бархатных, ежовые рукавицы, в коих государство держало церковь, были
еще крепки и колючи. Повествование в основной своей части ограничено
пределами Та
шкентской
епархии, где о. Павел начал свое служение. «Жизнь в других варьируется, —
пишет он, — но, в принципе, положение одинаково. Я пишу, как понял,
увидел, почувствовал».
Сегодня тем, чья церковная жизнь началась после поворотной для РПЦ
даты — 1000-летия крещения Руси, — трудно представить, что церковью,
даже внутренней ее жизнью, правили атеисты по должности — уполномоченные
при органах государственной власти всех уровней. Тогда в Узбекистане
«советские уполномоченные по религии ставятся из сотрудников ЧК, ГПУ,
НКВД, КГБ, то есть представляют самую консервативную и косную часть
чиновничьего аппарата, привыкшую к сталинским методам руководства.
Уполномоченный по Узбекистану Рузме- тов — бывший Председатель Та
шкентского
КГБ, затем прокурор Узбекистана, смещенный за провинности в
уполномоченные. Его заместитель Кривошеев — чекист. Бухарский
уполномоченный Шамсутдинов — чекист. Ферганский Рахимов — чекист. Они
мыслят не правовыми и моральными категориями, они руководствуются
принципами вреда и пользы государству».
Церковь, служа Богу, оказалась как организация в полном услужении у
безбожной власти. Ах, кабы знать, о чем думал митрополит, а потом
патриарх Сергий, читая: «Никто не может служить двум господам: ибо или
одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному станет
усердствовать, а о другом нера- деть. Не можете служить Богу и маммоне!»
(Мф 6:24). Отгородив церковь от общественной жизни, государство
превратило ее в дойную корову: приходские доходы, собранные по крупицам
нашими бабушками и матерями, поступали через епархиальные управления в
МП, а та львиную их долю переводила в так называемый Фонд Мира,
средства которого шли на поддержание прокоммунистических, то есть опять
же атеистических режимов, заговоров, партий и движений. А руководство
МП получало за это государственные награды. Так патриарх (1945—1970)
Алексий Симанский «... за деятельность в борьбе за мир награжден 4
орденами Трудового Красного Знамени, медалями СССР и многими
иностранными орденами»
1. У его преемника патриарха Пимена
(Извекова) три таких же ордена. Следующий, еще будучи митрополитом,
успел получить только одно «Красное Знамя», но там скончался СССР,
родилось новое государство, а с ним и новые награды, коих у нового
Святейшего полный набор.
А вот еще один замечательный пример единения правящей партии и МП.
После высылки из страны Александра Солженицына в 1974 году митрополит
Таллинский и Эстонский Алексий (Ридигер), потом патриарх Алексий II,
писал: «Мера, примененная к А. Солженицыну Президиумом Верховного
Совета СССР о лишении его гражданства СССР, является вполне правильной и
даже гуманной и отвечает воле всего нашего народа, о чем
свидетельствует реакция советских людей на решение Президиума
Верховного Совета. Церковные люди полностью одобряют это решение и
считают, что к А. Солженицыну и ему подобным применимы слова апостола
Иоанна Богослова „Они вышли от нас, но не были наши“ (1 Ин 2:19)»
2.
К слову, А. И. Солженицын отказался от высшего ордена новой России,
«Андрея Первозванного», зато патриарх стал первым его кавалером.
Пользуясь правом регистрации, власть через уполномоченных решала не
только судьбу клириков, достойных, или, с ее точки зрения, не достойных
окормлять паству, но и насильно насаждала угодных ей членов выборных
органов в приходах, — опять же в интересах государства и официальной
идеологии. В высшей степени красноречив случай, описанный о. Павлом,
когда отчаявшиеся верующие в Душанбе просят убрать пьяницу-свя- щенника,
позорящего свой сан. Все обращения тщетны: архиерей кивает на
уполномоченного, уполномоченный на архиерея. Дошли до секретаря горкома
партии:
« — Что вы от меня хотите? Чтобы я помог вам избавиться от пьяницы-попа?
— Да, да, — обрадовались верующие. — Помогите нам!
— Да меня за это из партии выгонят!
И, увидев вытянувшиеся лица и удивленные глаза, пояснил:
— В Душанбе сотни агитаторов-атеистов. Они обходятся государству в
копеечку. Для атеистической пропаганды от Кар- тавцева больше пользы,
чем от них всех вместе взятых. Они работают с неверующими, Картавцев — с
верующими. Они работают языком, Картавцев — личным примером. Они — на
государственных харчах, он — за счет вас, верующих. И вы хотите, чтобы я
отказался от такого ценного сотрудника?
Верующие ушли, понурив головы».
Нечего было и думать не только о публикации, но даже са- миздатском
тиражировании книги во времена ее написания, что кончилось бы не только
новым сроком для автора, но и Бог весть каким числом сроков для тех, у
кого текст книги был бы обнаружен соответствующими госорганами.
Публикация вполне могла состояться в конце 80-х — 90-х, когда открылись
«шлюзы» и потоки лежащей под спудом совестливой, в том числе
религиозной, литературы хлынули в читающее пространство. Однако автор —
разумеется, не случайно — решил опубликовать книгу именно сейчас, после
двадцати лет церковной свободы. Думается, причин здесь несколько, они
исчерпывающе изложены в новом, написанном к этому изданию авторском
предисловии. Но все вместе они определяют сегодняшнее новое качество
отношений в извечной триаде Государство—Человек—Церковь, где Христос
нужен как эмблема, символ, как знак на флаге, но только не как Сын Бога
Живого.
Аналитический метод сопоставления закона и действительности, или,
можно сказать, идеала и реальности, отец Павел применил и в другой своей
книге, поздней по написанию, но ранней по изданию, название которой
говорит само за себя: «Догмат о Церкви в канонах и практике» (2002 год).
И здесь речь о произволе, но уже архиерейском, попирающем не просто
законы, но вековые каноны Церкви Христовой, основанных на Священном
Писании и установлениях Вселенских Соборов. Не мудрено, что с одной
стороны книга вызвала яростное неприятие правящего Псковского архиерея
(хотя и без опровержения приведенных фактов), а с другой — массу живых
откликов со всей России, из тех болевых точек, которых коснулся автор.
Когда-то первосвященники увидели в личности Христа угрозу своему
благополучию и руками Пилата, то есть государства, убили Его. В
советские времена в Нем видело угрозу государство атеистическое. Теперь,
когда на место ложных политических идеалов пришел материальный интерес,
в Нем с Его «мир Меня ненавидит, потому что Я свидетельствую о нем, что
дела его злы» (Ин 7:7), — видят угрозу все, кто собственное
благополучие, а значит, возможность влиять и властвовать, поставил
превыше всего.
Но по-прежнему звучит призыв Христов, обращенный к богатому юноше:
«если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим;
и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи и следуй за Мною» (Мф
19:21). Тогда юноша отошел с печалью. Нынешние архиереи отходят с
раздражением на любого, кто осмелится свидетельствовать.
Нам, прихожанам отца Павла, хорошо известна вдохновляющая,
проникновенная сила его проповеди, живого пастырского слова. Но слово
это не теряет силу и в статьях, выступлениях, книгах, множестве
постоянных публикаций.
В последнее время у него появилась и довольно обширная
Интернет-аудитория на его странице в «Живом журнале», — новая форма
диалога священника с паствой, начатого им полвека назад. Приведу запись в
«Журнале» одного из посетителей, имеющую отношение к нашей теме:
«Власть архиерея в церкви — это примерно то, что сказал Людовик XIV:
„Государство — это Я!“ — чем и вошел в историю. То есть архиерей сам по
себе является источником власти и права, следовательно, всякие уставы и
канонические правила бессмысленны. Это очень похоже на армейский юмор:
„1. Начальник всегда прав.
2. Если начальник неправ, смотри п. 1“. Вот, примерно к этому, с заменой слова „начальник
11, на слово „архиерей“, можно свести весь устав.
Но когда власть архиерея столь соблазнительна, то. дальше итак понятно. Сможет ли РПЦ осознать эту проблему, вот в чем вопрос?»
3
Вопрос действительно пока остается открытым. Но жизнь нуждается в
идеалах, и нельзя о них забывать: у каждого человека должно быть
что-то, за что не жалко умереть. Как кораблю, чтобы не сбиться с пути,
необходимо сверять курс по звездам, так и Церковь в земной своей
ипостаси неизбежно будет обновляться, очищаться через Христа и
Евангелие. И тех Его учеников, кто на призыв «иди за Мной» откликается
«всем сердцем, душою, разумением» (Мф 22:37).
Виктор Яковлев.
Страницы: 1
2 3